Перевод в эпоху романтизма
В своей знаменитой работе «Le romantisme dans la littérature européenne» (1948), посвященной европейскому романтизму, французский литературовед Поль ван Тигем описывает это движение как «кризис европейского сознания». И хотя этот кризис начался гораздо раньше – в 18-м веке, – противодействие рационализму и формальной гармонии (идеалам неоклассицизма) стало особенно сильным именно в последнее десятилетие 18-го века, после французской революции 1789 года. Помимо отрицания рационализма, стала подчеркиваться важность виталистической функции воображения, мировоззрения отдельного поэта как метафизического и революционного идеала. А вместе с утверждением индивидуализма появилось представление о свободе творческой силы, превращающей поэта в загадочного творца, чьи стихи призваны воссоздать вселенную заново, – как утверждал Шелли в своей работе «Защита поэзии» (1820 г.).
Проводимые Гете различия между разными типами перевода и стадиями эстетической оценки проистекают из переоценки роли поэзии и креативности.
Английский поэт и философ Сэмюэл Кольридж (1772-1834 гг.) в книге Biographia Literaria (1817 г.) изложил свою теорию различия между Фантазией и Воображением. Он называет Воображением высшей творческой и естественной силой, в противоположность безжизненному механизму Фантазии. Эта теория схожа с теорией противопоставления механической и органической формы, которую выдвинул немецкий теоретик и переводчик Август Вильгельм Шлегель (1767-1845 гг.).
Обе теории поднимают вопрос об определении перевода – является ли он творческим или же механическим процессом. Шлегель, например, утверждал, что все процессы речи и письма являются по сути переводами, поскольку задача перевода – расшифровка и истолкование получаемых сообщений. Кроме того, он настаивал на сохранении формы оригинала (например, свои собственные переводы Данте он писал терциной).
Идеал великого духа формы, выходящего за пределы повседневного мира и воссоздающего Вселенную, привел к переоценке роли поэта во времени и особому вниманию к повторному открытию великих людей прошлого, которых объединяло чувство креативности.
Представление о том, что писатели постоянно участвуют в бесконечном процессе воссоздания того, что Уильям Блейк называл «телом божьим в каждом человеке», на практике вылилось в резкое увеличение количества переводов. В это время появились, например, произведения Шекспира в переводе Августа Шлегеля и Людвига Тика, «Божественная комедия» Данте в переводе Шлегеля, а также многие другие переводы критических статей и художественных произведений на самые разные европейские языки.
А интерес ученых в это время стали привлекать не актуальные процессы перевода, но влияние переводов на целевую культуру. Одни исследователи возвеличивают перевод до статуса мыслительной ккатегории, рассматривая переводчика как самостоятельного творца, который обогащает литературы и языки, с которыми он контактирует. Другие же рассматривают перевод как механическую функцию «ознакомления» с текстом или автором.
Превосходство Воображения над Фантазией подразумевало предположение о том, что хороший перевод должен быть основан на высшей созидательной силе. Однако такой подход поднимал еще одну проблему – проблему значения. Если поэзия воспринимается как не зависящая от языка сущность, то переводчик должен уметь читать между строк оригинала – иначе как ее переводить?
В своей работе, посвященной переводам Шелли, американский литературовед Тимоти Уэбб показывает, как неопределенность роли переводчика отразилась в произведениях самого поэта. Ученый доказывает, что Шелли рассматривал перевод как деятельность довольно низкого уровня, как «способ заполнения просветов между порывами вдохновения».
Сам же Шелли, выбирая произведения для перевода, ценил не содержащиеся в них идеи, но их литературные достоинства. В известном смысле во взглядах Шелли отражены проблемы, связанные с эстетикой романтизма. Прежде всего, ослабление интереса к формальным процессам перевода и концепция непереводимости обусловили преувеличенное внимание к технической точности переводов. Оно же, в свою очередь, стало благодатной почвой для расцвета двух сомнительных подходов к переводу:
1) использование буквального перевода;
2) использование искусственного языка, занимающего промежуточное положение между языками оригинала и перевода, и попытки переводчиков передать «дух оригинала» с помощью непривычных слов и грамматических конструкций.