Страдания по книжному переводу
В этой статье Майкл Роббинс пишет об искусстве перевода и его лучшем, по мнению автора, образце — Библии короля Якова.
Среди множества банальных цитат (самодельных или сказанных якобы Конфуцием), переполняющих Интернет, самыми ненавистными для меня всегда были эти строки, приписываемые персидскому поэту XIII века Руми:
Out beyond ideas of wrongdoing and rightdoing,
there is a field. I’ll meet you there
По ту сторону правого и неправого
Есть бескрайнее поле, – там я встречу тебя
(перевод Виктора Райкина)
Хафиз мне куда ближе, чем Руми. Да мне кто угодно ближе, чем Руми. Но я и представить себе не мог, что стиль Руми может быть настолько похож на стиль Роберта Блая, как в вышеупомянутом вольном переводе Коулмена Баркса. Переводчик явно избегает определенной степени откровения, зато добавил американского подтекста.
Более точным мне кажется перевод Ибрагима Гамарда:
Beyond Islam and unbelief there is a desert plain.
For us, there is a passion in the midst of that expanse
(За пределами Ислама и неверия существует пустынная равнина.
Посреди этого раздолья мы находим страсть)
Ограниченный, как и большинство людей, языковым барьером, я воспринимаю мировую литературу через тусклую призму перевода. А чтобы выбрать нужный перевод, мне не обойтись без чьего-либо авторитетного мнения. Например, мне рекомендуют читать «Голод» Кнута Гамсуна не в переводе Блая, а в переводе Сверра Лингстада, считавшего, что перевод Блая «звучит крайне неточно и ошибочно». А еще для принятия такого решения нужно провести сравнение и выбрать эстетические критерии. Именно поэтому я предпочитаю читать Рильке в переводе Эдварда Сноу, а не Стивена Митчелла.
Любой переводчик вынужден решать две главные проблемы: как остаться верным оригиналу, с одной стороны, и как создать шедевр искусства, с другой. Банальный дословный перевод нам не нужен – но не нужно и искаженное восприятие. И важнее всего поддерживать этот баланс при переводе поэзии. Если вы уделите слишком большое значение смыслу – вы потеряете музыкальность, ну а если вы сосредоточитесь на мелодичности – может получиться что-то вроде этого:
It is so bitter, it goes nigh to death;
Yet there I gained such good, that, to convey
The tale, I’ll write what else I found therewith.
(Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда,
Скажу про все, что видел в этой чаще. Перевод М. Лозинского)
Это отрывок из «Божественной комедии» Данте в переводе Дороти Л. Соерс. Ритмический рисунок терцетов передан без искажений, а вот о точности передачи смысла этого не скажешь. (Сравнить перевод Лозинского с дословным переводом Данте на русский язык перевода указанного терцета на английский Соерс:
Настолько горек он, почти смертелен;
Однако приобрел такого блага, и чтоб поведать сказ,
Я расскажу про все, что обнаружил).
Некоторых поэтов я вообще не могу читать в переводе. Например, при переводе полностью теряется вся величественность поэзии Анны Ахматовой и Осипа Мандельштама. Но и при переводе прозы также можно многое потерять – только представьте себе попытку передать все многоголосие и смысловые оттенки произведений Фланнери Коннор или Юдоры Велти средствами другого языка.
Мой любимый перевод – это Библия короля Якова (традиционная версия еврейской Библии и греческий Новый Завет), изданная в 1611 году. Сложно переоценить влияние и величие этой книги, о которой Джордж Сэйнтсбери с замиранием сердца писал: «До тех пор, пока хоть одна копия 1611 года будет существовать, будет жить и лучший образец английского языка, будет струиться источник, питающий творчество многих поколений великих английских писателей разных времен, нравов, менталитетов – вольномыслящих и консервативных, развратных и целомудренных, поэтов и прозаиков, мирян и богословов – все они черпают из него вдохновение и равняются на него. В нем три (теперь четыре) столетия слушателей и читателей открывают величие и силу английского языка».
Для того чтобы прочувствовать все величие Библии короля Якова, достаточно вспомнить хотя бы вот эти словосочетания: «дом радости», «крылья голубя», «золотая чаша», «чужой среди чужих» («the house of mirth», «the wings of the dove», «the golden bowl», «stranger in a strange land»).
Когда я прихожу в церковь, мне тяжело слышать само звучание обработанной версии – например, стиха 2:22 из книги Исхода («I have been a sojourner in a foreign land» – «Я стал пришельцем в чужой земле» (здесь и далее – цитаты Синодального издания в русском переводе). В новом переводе эта строка звучит так: «I have been an alien residing in a foreign land» («Я чужой житель чужих земель»).
Перечитывая одобренные критикой современные романы или повести, я часто поражаюсь некомпетентности авторов в построении ритмических рисунков. Думаю, мое недовольство связано с тем, что при оценке любого перевода эталоном для меня служит Библия короля Якова, в то время как остальные вообще не равняются на стиль перевода короля Якова. Но это лишь мое субъективное мнение, основанное на моих недоверчивости и интуиции. Я все равно рекомендую молодым писателям перечитывать Библию короля Якова, независимо от их вероисповедания.
Однако читая Библию короля Якова, вы также невольно знакомитесь с великими предыдущими английскими версиями Священного писания. Первопроходцем тут стал Вильям Тиндейл, который перевел Библию на английский язык непосредственно с греческого и еврейского. Женевская Библия и Библия короля Якова обязаны своим существованием именно Тиндейлу – ведь ровно 85% их содержания взято из его перевода 1534 года. Вильям Тиндейл принял мучительную смерть: он был задушен и сожжен на костре. Джон Фокс пишет, что перед смертью Тиндейл закричал: «Господи! Открой глаза королю Англии!»
Если проследить путь от перевода Тиндейла до Женевской Библии и Библии короля Якова, можно заметить много любопытного. Версия короля Якова предлагает такой вариант стиха Бытия 3:4: «And the serpent said unto the woman, Ye shall not surely die» (И сказал змей жене: нет, не умрете.) Тиндейл же предлагает немного другой перевод «Then said the serpent unto the woman: tush ye shall not die». (И сказал змей жене: ну-ну, не бойся, не умрете вы). Это лексическое добавление прибавляет словам змея еще больший налет соблазна и искушения.
Женевская Библия — это самобытное чудо, а параллельные места и поля ее расписаны гораздо сильнее, чем у Библии короля Якова. Первая страница Экклезиаста из версии, напечатанной в 16-м столетии, висит у меня над письменным столом в рамке. Всякий раз, глядя на нее, я думаю: сколько же глаз рассматривали эти всем известные слова? Самому мне перевод этого отрывка больше нравится в версии Женевской Библии, чем так похожей на нее Библии короля Якова (Екл. 1:5): «The sun riseth, and the sun goeth down, and draweth to his place where he riseth» («Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит»). Мэрилин Робинсон пишет так: «Даже самые образованные люди никогда не видели Женевской Библии, а им ведь даже в голову не приходит, что они ее не видели». Неплохое издание этой книги предлагает по доступной цене издательство «Hendrickson Publishers».
Я уже почти исчерпал весь свой словарный запас, размышляя о Библии. Допускаю, что переводчику такой энтузиазм и не нужен. Тиндейл, полемизируя со своим оппонентом на тему необходимости доступности Библии народу и перевода ее на английский язык непосредственно с еврейского и греческого, а не латыни, сказал: … and if God spares my life, ere many years I will cause a boy that driveth the plough shall know more of the scripture than thoudost («Если Господь сподобит меня пожить еще немного, уже очень скоро паренек-пахарь, ходящий за плугом, будет знать Писание лучше Вашего»). Эти слова перекликаются со словами Эразма Роттердамского, который писал «Я желал бы, чтобы для Бога пахарь пел текст из Писания на пашне, а ткач подпевал бы ему в тон своему челноку».
Я могу рассказать и о Коране. Я прочел лишь первые 100 страниц в недавнем переводе Абделя Халима – и вернулся к версии Арберри 1995 года, которую я по-прежнему считаю самым удачным английским переводом. Кстати, а вы знаете, что в первом печатном издании первого перевода Корана на западный язык было предисловие, написанное Мартином Лютером?
Все это напомнило мне о том, что в моем списке книг, обязательных к прочтению, значится и последний роман Майкла Хулебека «Подчинение» (Michael Houllebecq, «Submission») – конечно же, в переводе.
Майкл Роббинс, поэт, автор сборников «Alien vs. Predator» и «The Second Sex»
По материалам Chicago Tribune